Стратегия паука: тема предателя и героя. Борхес и Бертолуччи.

Есть не так уж и много писателей, чьим творчеством я восхищён так же, как творчеством Хорхе Луиса Борхеса. Мне нравится всё — рассказы, эссе, стихотворения, афоризмы… Проза Борхеса очень ёмкая: любой его рассказ можно легко развернуть в роман. Что, собственно и сделал Бернардо Бертолуччи с рассказом Борхеса «Тема  предателя и героя», сняв в 1969 году малобюджетный полнометражный телевизионный фильм «Стратегия паука».

Я очень настороженно отношусь к любым экранизациям. Это как перевод, скажем, с якутского на суахили — совершенно отличные системы понятий, образов, разное время, разные каналы воздействия на человека. Поэтому действительно хорошие экранизации встречаются не так уж и часто. Удалось ли Бертолуччи в «Стратегии паука» донести идею, заложенную Борхесом в «Теме предателя и героя»? Мне сложно ответить на этот вопрос — когда я смотрел фильм, то рассказ помнил достаточно хорошо, так что финал для меня не был неожиданным.

Сюжет

В небольшой город Тара (реально съёмки велись на безлюдных улочках ренессансного города Саббьонета) который находится в Эмилли-Романье, родине итальянского фашизма, приезжает молодой человек Атос Маньяни. Одно из первых мест, которые он видит, — памятник своему отцу на улице, названной в честь его имени. Отец, легенда местного антифашистского сопротивления, был убит фашистами в 1936 году. Сын пытается выяснить, кто именно это сделал. Когда же ему это удалось узнать, он не решается открыть людям правду.

Бертолуччи о фашизме. Начало

Критика пишет, что в этом фильме, который снимался одновременно с его «Конформистом», Бернардо Бертолуччи начал свои исследования корней итальянского фашизма. Результаты этих исследований Бертолуччи изложил через шесть лет в своей потрясающей киноэпопее «XX век», к которой мы ещё обязательно вернёмся. Здесь же я увидел лишь первые наброски к этому фундаментальному труду. Что-то вроде выписок из газет, чьих-то писем и дневниковых записей. Целостная картина того времени в «Стратегии паука» только угадывается, можно различить лишь отдельные детали.

Ассоциации

Какие ассоциации вызвал фильм? Их две. Первая, по визуальному ряду — фильм «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым ударом», снятый Вимом Вендерсом по одноименному роману Петера Хандке. По смысловому — «Покаяние» Тенгиза Абуладзе. Если взять литературные ассоциации, то вспомнился роман Алена Роб Грийе «В лабиринте». Пожалуйста, не спрашивайте, почему именно он. Возможно, такое же небольшое количество (а в романе и вовсе отсутствие) событий, тягучее пластичное время…

Впечатления

Честно? Не впечатлил. Я хорошо знаком с творчеством Бертолуччи и не могу отнести  «Стратегию паука» к его лучшим работам. Впрочем, как я выяснил, критики со мной солидарны, хотя, например, Сергей Кудрявцев, поставил этому фильму достаточно высокую оценку — 9 баллов. Впрочем, при общем сходстве вкусов, я обратил внимание, что он часто выставляет высокие баллы достаточно проходным фильмам. Впрочем, на вкус и цвет…

Игра актёров оставила меня вполне равнодушной — не тронули ни образы отца и сына Атоса Маньяни (Джулио Броджи), ни образ Дрейфы, созданный талантливой Алидой Валли. Прикольно, что имя Дрейфа образовано от имени Дрейфуса, процесс по делу которого всколыхнул в своё время всю прогрессивную общественность. Впрочем, остальные образы тоже в памяти не застряли.

Стоит ли смотреть этот фильм? Не обязательно. Киноманы могут это сделать, чтобы быть уверенными, что они ничего не упустили из творчества такого мэтра, как Бернардо Бертолуччи. Любители литературы — оценить, насколько удалась экранизация Борхеса. Жалею ли я, что потратил полтора часа своей жизни на «Стратегию паука»? Ни капельки.

Когда смотреть, если смотреть

Это тот самый случай, когда лучше сначала посмотреть фильм, а только потом ознакомится с оригиналом. ИМХО.

Тема предателя и героя (Хорхе Луис Борхес)

W. B. Yeats: The Tower[1]

Под явным влиянием Честертона (изобретателя и разгадчика изящных тайн) и надворного советника Лейбница (придумавшего предустановленную гармонию) я вообразил себе нижеследующий сюжет, который, возможно, разовью в свободные вечера, но который и в этом виде в какой-то мере оправдывает мое намерение. Мне недостает деталей, уточнений, проверок; целые зоны этой истории от меня еще скрыты; сегодня, 3 января 1944 года, она видится мне так.

Действие происходит в некоей угнетаемой и упрямой стране: Польше, Ирландии, Венецианской республике, каком-нибудь южноамериканском или балканском государстве… Вернее сказать, происходило, ибо, хотя рассказчик наш современник, сама-то история произошла в начале или во второй четверти XIX века. Возьмем (ради удобства изложения) Ирландию; возьмем год 1824-й. Рассказчика зовут Райен, он правнук юного, героического, красивого, застреленного Фергюса Килпатрика, чья могила подверглась загадочному ограблению, чье имя украшает стихи Браунинга и Гюго, чья статуя высится на сером холме посреди рыжих болот.

***

Килпатрик был заговорщиком, тайным и славным вождем заговорщиков; подобно Моисею, который с земли моавитской видел вдали землю обетованную, но не смог ступить на нее, Килпатрик погиб накануне победоносного восстания, плода его дум и мечтаний. Близится дата первого столетия со дня его гибели; обстоятельства убийства загадочны; Райен, посвятивший себя созданию биографии героя, обнаруживает, что загадка убийства выходит за пределы чисто уголовного дела. Килпатрика застрелили в театре; британская полиция убийцу так и не нашла; историки заявляют, что эта неудача отнюдь не омрачает ее славу, так как убийство, возможно, было делом рук самой полиции. Района смущают и другие грани загадки. Они отмечены элементами цикличности: в них словно бы повторяются или комбинируются факты из разных отдаленных регионов, отдаленных эпох. Так, всем известно, что сбиры, произведшие осмотр трупа героя, нашли невскрытое письмо, предупреждавшее об опасности появления в театре в этот вечер; также Юлий Цезарь, направляясь туда, где его ждали кинжалы друзей, получил донесение с именами предателей, которое не успел прочитать. Жена Цезаря Кальпурния видела во сне, что разрушена башня, которой Цезаря почтил сенат; ложные анонимные слухи накануне гибели Килпатрика разнесли по всей стране весть о пожаре в круглой башне в Килгарване, что могло показаться предзнаменованием, ибо Килпатрик родился в Килгарване.

***

Эти аналогии (и другие) между историей Цезаря и историей ирландского заговорщика приводят Райена к предположению об особой, нам неведомой форме времени, об узоре, линии которого повторяются. Ему приходит на ум децимальная схема, изобретенная Кондорсе; также морфологии истории, предложенные Гегелем, Шпенглером и Вико; человечество Гесиода, вырождающееся в движении от золотого века к железному. Ему приходит на ум учение о переселении душ, которое окружало ужасом кельтские письмена и которое сам Цезарь приписывал британским друидам; он думает, что Фергюс Килпатрик, прежде чем быть Ферпосом Килпатриком, был Юлием Цезарем. Из этого циклического лабиринта выводит Райена одно любопытное совпадение, но такое совпадение, которое тотчас заводит его в другие лабиринты, еще более запутанные и разнородные; слова какого-то нищего, заговорившего с Фергюсом Килпатриком в день его смерти, были предсказаны Шекспиром в трагедии «Макбет». Чтобы история подражала истории, одно это достаточно поразительно; но чтобы история подражала литературе, это и вовсе непостижимо…

Райен обнаружил, что в 1814 году Джеймс Алегзандер Нолан, самый старый друг героя, перевел на гаэльский главные драмы Шекспира, и среди них «Юлия Цезаря». Он также нашел в архивах рукопись статьи Нолана о швейцарских «Festspiele»[2], многочасовых кочующих театральных представлениях, которые требуют тысяч актеров и повторяют исторические эпизоды в тех же городах и горах, где они происходили. Другой неизданный документ открывает ему, что Килпатрик, за несколько дней до кончины, председательствуя на своем последнем заседании, подписал смертный приговор предателю, чье имя было зачеркнуто. Такой приговор никак не согласуется с милосердным нравом Килпатрика. Райен исследует дело (его исследования — один из пробелов в сюжете), и ему Удается разгадать тайну.

***

Килпатрика прикончили в театре, но театром был также весь город, и актеров там был легион, и драма, увенчавшаяся его смертью, охватила много дней и много ночей. Вот что произошло:

2 августа 1824 года состоялась встреча заговорщиков. Страна созрела для восстания, однако что-то все Же не ладило: среди заговорщиков был предатель. Ферпос. Килпатрик поручил Джеймсу Нолану найти предателя. Нолан поручение исполнил: при всех собравшихся он заявил, что предатель — сам Килпатрик. Неопровержимыми уликами он доказал истинность обвинения; заговорщики присудили своего вождя к смерти. Он сам подписал свой приговор, но просил, чтобы его казнь не повредила родине.

Тогда у Нолана возник необычный замысел. Ирландия преклонялась перед Килпатриком; малейшее подозрение в измене поставило бы под угрозу восстание; по плану Нолана казнь предателя должна была способствовать освобождению родины. Он предложил, чтобы осужденный погиб от руки неизвестного убийцы при нарочито драматических обстоятельствах, которые врежутся в память народную и ускорят восстание. Килпатрик дал клятву участвовать в этом замысле, который предоставлял ему возможность искупить вину и будет подкреплен его гибелью.

***

Времени оставалось мало, и Нолан не успел сам изобрести все обстоятельства сложного представления: пришлось совершить плагиат у другого драматурга, у врага-англичанина Уильяма Шекспира. Он повторил сцены «Макбета», «Юлия Цезаря». Публичное и тайное представление заняло несколько дней. Осужденный приехал в Дублин, беседовал с людьми, действовал, молился, негодовал, произносил патетические слова, и каждый из его поступков, которые затем подхватит слава, был предусмотрен Ноланом. Сотни актеров помогали игре протагониста; у некоторых роль была сложной, у других — мимолетной. Их слова и дела запечатлены в исторических книгах, в пылкой памяти Ирландии.

Килпатрик, увлеченный этой тщательно разработанной ролью, которая его и обеляла, и губила, не однажды обогащал текст своего судьи импровизированными поступками и словами. Так развертывалась во времени эта многолюдная драма вплоть до 6 августа 1824 года, когда в ложе с траурными портьерами, предвещавшей ложу Линкольна, долгожданная пуля пробила грудь предателя и героя, который, захлебываясь кровью, хлынувшей из горла, едва успел произнести несколько предписанных ролью слов.

В произведении Нолана пассажи, подражающие Шекспиру, оказались менее драматичны; Райен подозревает, что автор вставил их, дабы в будущем кто-ни- будь угадал правду. Райен понимает, что и он также является частью замысла Нолана… После долгих раздумий он решает о своем открытии умолчать. Он издает книгу, прославляющую героя: возможно, и это было предусмотрено.

У.Б. Йитс. «Башня» (англ.).

«Праздничные действа» (нем.).

О фильме «Стратегия паука» на Кинопоиске.

P.S.

Ещё один рассказ Хорхе Луиса Борхеса в Клубе: «Вавилонская библиотека«